Зайдль, с колючими скулами и блаженной улыбкой пацана, спрятавшего папины сигареты в мамину стиральную машину, смотрел вниз, на маленький парад на кусочке площади, прижимая к груди, как ребенка, отстрелянную гильзу орудийного снаряда. Наверняка в нем зародился замысел четвертого фильма о Рае.
Его кинотрилогия «Рай» («Рай: Надежда», «Рай: Вера», «Рай: Любовь») второй год сотрясает устои религиозных чувств верующих зрителей показом глупостей, которыми занимаются женщины в отсутствии мужчин или в состоянии любовного экстаза, откровенностью и провокативностью на экране. На пресс-конференции прозвучали вопросы:
– Как вы думаете, возможен ли широкий прокат в России фильма «Рай: Вера» в условиях принятого в стране закона о защите религиозных чувств верующих?
– Я не знаю, что это за закон. Фильм «Рай: Вера» был, кроме всего прочего, удостоен специальной награды жюри Венецианского кинофестиваля. И в Венеции на него был подан иск о святотатстве. Но обвинение мне кажется надуманным, героиня моего фильма действительно всем существом любит Иисуса! Сейчас фильм показан в Америке, и оттуда возмущенные письма проступают тоннами! Будет ли фильм показан в России, зависит от мужества ваших прокатчиков. Прокатом трилогии «Рай» в России занимается кинокомпания «Кино без границ».
– Если бы вам пришлось снять четвертую часть «Рая», что это было бы, какая ипостась существования?
– Жизнь в принципе укладывается в эти три понятия, все остальное – поиск и перемены. Всякое освобождение от демократии приводит к диктатуре. Мы живем в демократическом мире, который сильно напоминает диктатуру.
– Выступление «Пусси Райт» в храме Христа Спасителя для вас – хулиганство или художественный акт?
– Выступление в церкви? Художественный акт, но с элементом провокации. Любая религиозная община должна была продемонстрировать свою силу тем, что не реагировала бы на это событие или реагировала с любовью. О католической церкви тоже можно делать и злые, и восхваляющие выпады в искусстве, но мне кажется неистинным положение, когда церковь берет на себя исключительную миссию указывать художнику. Молитва не может быть святотатством: святотатство – это издевка над предметом веры другого человека. Это не про мой фильм. Я вырос в стране с устойчивой, давно сформированной верой, для меня важно было рассказать об этом.
– Что для вас жизнь?
– Главный источник вдохновения. Я человек, как и все, у меня есть глаза, уши, в какой-то момент из этого зрительного опыта возникает желание сделать фильм. А если появляется возможность из этого материала сформировать новую реальность, – это моя задача. Если мой герой женщина, моя задача – влезть в ее шкуру, чтобы почувствовать то, что чувствует она. Перед фильмом «Импорт-экспорт» я два года приезжал на Украину, чтобы наблюдать людей («челноков» - МК.), их образ жизни, чтобы выбрать героя. Перед созданием фильма «Рай: Любовь» я долго исследовал этих «мальчиков» в Кении, чтобы понять их…
– Собираетесь ли вы затронуть тему гомосексуализма?
– Тема не является для меня актуальной. Мои фильмы не имеют отношения к актуальным проблемам момента и политике. Мне интересно показывать людей такими, какими они себя не хотят видеть.
В рамках кинофестиваля были показаны две картины Зайдля: «Хорошие новости: о продавцах газет, дохлых собаках и других обитателях Вены» (1990) и документальный фильм «Иисус, Ты знаешь» (2003). Второй фильм вызвал противоречивые ощущения: ждали религиозного откровения, а увидели скромную иронию. На экране люди хором, лицом к зрителю, спиной к распятию и алтарю поют гимны Богу. Выражения лиц, скажем так, «блаженные», отрешенные. Одиночные герои входят в молитвенное индивидуальное общение с Богом, исповедуются Ему в пространстве церкви, лицом к зрителю – то есть алтарю, на месте которого кинокамера. Для православных, кажется, ситуация невозможная и даже циничная. На первый план выплывают истории жизни этих говорящих людей. Зритель, присутствуя при этом интимном процессе, порой чувствовал себя неловко.
После фильма режиссера спросили:
– Как вы примирили героев с тем, что их частные молитвы покажут всем с экрана? «Иисус, Ты знаешь» – документальный или все же постановочный фильм?
– В любом кино всегда все постановочно: люди не будут ничего делать из того, что вам нужно, если им об этом заранее не сказать. Я долго отбирал героев, беседовал с ними, предупреждал, что фильм увидят даже родственники. И в начале его идет благословение пастором и мирянами. Сценария не было. Люди говорили то, что они хотели сказать Богу. Та дама, что собиралась отравить родного человека, – тоже реальная история! В единую историю материал превратился на стадии монтажа. Снимали в часы, когда церковь пуста. Камера стояла на расстоянии вытянутой руки от человека, как правило, за ней не было никого, в лучшем случае там был я.
– По тому, как вы выстраиваете фильм, я понимаю, что человек, по-вашему, достаточно бессмысленное существо, но при этом мне, зрителю, нравится на это смотреть. Получается, что все, что говорят герои перед камерой Богу, – бессмысленно. Сама личность сейчас ничего не значит.
– Вы сформулировали опасное суждение. Если бы люди были бессмысленными существами, то у моих работ не было бы публики, а их смотрят тысячи людей по всему миру. Значит, что-то людей привлекает. Две трети зрителей на фестивалях неверующие, а фильм о молитве очень успешный! Что-то важное есть в нем для тех, кто находится вне веры, в состоянии духовного поиска... Возможно, в момент крайнего возмущения происходит осознание зрителем проблем, из которых человек сам находит выход. Некоторые думают, что они лучше, чем люди на экране. Это иллюзия. Люди, которых я показываю, находятся в состоянии активного поиска: они тоскуют, ищут любви или смерти. Показывая их в состоянии молитвы, я показываю проблемы общества. Молитва никогда не предполагает немедленного ответа и результата.
– У Европы огромный религиозный опыт, но она стала первым очагом фашизма. Как вы думаете, к какому режиму приведет европейское безбожие?
– Слишком серьезный вопрос, чтобы я мог ответить. Что такое, по-вашему, «европейское безбожие»? Мои родители готовили меня в священники, я вырос в очень религиозной семье, учился в католическом колледже. В Германии и вообще в Европе количество ходящих в церковь людей действительно становится все меньше, но это своеобразный протест против духовной власти церкви. В каждой культуре есть момент искушения – свой «золотой телец», которому народ вдруг начинает поклоняться. Если церковь лишает человека свободы и объявляет себя единственной и правильной, возникает альтернативный культ. Мы это видим, изучая историю религий. Современный капитализм тоже лишает человека свободы, но мы это не осознаем.
– Стоя за камерой, вы чувствовали себя Богом?
– Я не Бог, я – дьявол…