- Я проработал в республике одиннадцать с лишним лет. В первые годы оперативная обстановка была достаточно спокойная, - вспоминает ветеран. - Но по мере распада Советского Союза - как под давлением извне, так и с помощью внутренней оппозиции – начались нападки на органы безопасности. И это вполне естественно: спецслужбы – один из важных институтов государства. Нет органа безопасности, значит, нет и государства. Так вот, на этой волне и появились «штатные» фигуры, которые клеймили органы госбезопасности, чтобы, в том числе, лишить их общественной поддержки.
- Именно по этой причине в девяностые только на органы безопасности возложили вину за репрессии?
- Конечно. И они приняли удар на себя. Никто и не думал отрицать сам факт репрессий. Но ведь не все знают, что решение о репрессии принимала тройка в составе первого секретаря обкома партии, прокурора и начальника НКВД. В начале девяностых мы инициировали встречу с репрессированными. Собрался зал - человек шестьсот, все в напряжении. Приводил я им тогда пример: «Врач оперирует больного. И мы будем наказывать скальпель, потому что он вильнул?» Не услышали. Кстати, за период репрессий были расстреляны 20 тысяч чекистов, но об этом предпочитают умалчивать.
- И все же вы занялись вопросом о реабилитации репрессированных?
- Мы сделали это практически первыми в стране. Более шести тысяч уголовных дел прочитали до строчки, передали в прокуратуру. Около девяти тысяч невинно осужденных людей были реабилитированы. Очень много сделал старший следователь по особо важным делам Валериан Егоров. Мы довели до руководства МарНИИ, до секретаря партбюро КПСС и председателя Союза писателей список репрессированных деятелей науки с точным указанием даты их гибели. Наши архивные документы сыграли определенную роль, например, при установке памятника С.Г. Чавайну на бульваре.
Думаю, мы не зря открыли архивы. Когда исследователи посмотрели уголовные дела, то поняли, что порой виноваты были свои же. Например, Йывана Кырлю осудили так: собрались 38 сотрудников театра, и все проголосовали за то, чтобы его наказать.
- Что произошло с органами безопасности после развала СССР?
- За три последующих года семь раз менялось название органа безопасности. Поверьте мне, за этим крылось нечто большее – это и перемена руководства, подходов к работе, много чего еще. Все это очень мешало работе. Меня как начальника Управления постоянно вызывали на комиссии - депутатские, народные, еще какие-то. Проверяли, насколько я подхожу, не совершал ли я каких-либо противоправных действий и т.д.
Я очень рад, что в лихие девяностые нам удалось сохранить костяк Управления. Ушло всего несколько человек. Был такой случай. Один оперработник уволился, а через некоторое время попросился назад. По правилам мы не можем взять его, но так как это был очень результативный сотрудник, я позвонил в Москву. Удалось договориться о его зачислении. Надо сказать, он работал с большой пользой для родины.
- Анатолий Павлович, расскажите о вашей службе в Афганистане. С кем из сотрудников Управления довелось общаться в зоне боевых действий?
- Вспомню исторический момент, который раньше не освещался, так как был под грифом «совершенно секретно». В органах госбезопасности по инициативе Юрия Андропова были созданы специальные подразделения, которые на период войны готовились работать за рубежом. Я тогда служил в Краснодарском крае. Край был одной из точек, где формировались спецподразделения. Кстати, с ребятами из спецрезерва в нашей республике мы до сих пор встречаемся.
Когда началась война в Афганистане, СССР оказывал помощь по всем линиям, в том числе помогал создавать ХАД (служба, аналогичная КГБ). По линии госбезопасности в Кабуле было создано представительство КГБ СССР. Петр Николаевич Шишкин и Валерий Александрович Онучин из Марий Эл работали там советниками. Ну, и мы прилетели, спецназовцы. В моей команде был 141 человек, 41 офицер и прапорщик разных органов комитета госбезопасности и пограничных войск и сто рядовых солдат-пограничников. У нас была самая современная техника: машины, бронетранспортеры, знаменитые гранатометы «Мухи», которые только появились, самые последние автоматы АК-45. Я возглавлял группу «Каскада» (разведывательно-подрывное подразделение КГБ СССР) и отвечал за восьмую зону, а это четыре провинции на стыке СССР, Китая и Индии. В каждой провинции оперативно-боевая группа по семь-восемь офицеров, двадцать солдат, машины. Мы вели разведывательную работу, но выполняли и советнические функции, поддерживали местные органы ХАД. Например, они ведут обыск, задержание, мы на БТР прикрываем. А наши медики не раз лечили афганцев, спасали им жизни, так как тем некуда обращаться за помощью. Так вот мы и работали… С тех пор прошло немало лет. Многое поменялось. Теперь жители Афганистана говорят: «Были шурави - мы были сыты, строили мосты, школы, а пришли американцы – мы остались голодные». Я очень рад, что все люди, 141 человек, которых я привез, вернулись на родину живыми и здоровыми.
- И вновь о работе в девяностые. Какие самые главные вопросы удалось решить Управлению под вашим руководством?
- Это вопросы, касающиеся сохранения госсекретов, охраны оборонной промышленности. Американцы тогда охотились за знаменитым комплексом С-300. Хотели, чтоб мы его продали, даже заказали две установки. На самом же деле им нужен был «Имбирь» - радиолокационная станция секторного обзора. Без нее С-300 просто железка. Нам пришлось вмешаться. С нашей помощью основная деталь из комплекса для американцев «исчезла», и тогда они вообще от всего отказались. А ведь в Марий Эл заместитель директора ЦРУ приезжал! Так вопреки Москве мы сохранили комплекс.
- Вопрос по одной из постоянных задач органов - борьбе с терроризмом…
- Мы вели активную борьбу с незаконным оборотом оружия и боеприпасов. Вспоминается одно громкое дело. В танковом училище в Татарстане нашлись деятели, которые списывали как негодные гранатометы «Муха», затем через Йошкар-Олу переправляли их в Москву на продажу. Эту преступную деятельность мы быстро пресекли. Одного из «предпринимателей» удалось задержать с поличным на Казанском вокзале Москвы.
- Что вы можете сказать об успехах в предупреждении и пресечении преступлений экономической направленности?
- Конечно, и тут есть о чем вспомнить. Например, в 1993 году по стране распространились фальшивые документы на обналичивание денежных средств в банках – авизо. Аферисты, можно сказать, делали миллионы из воздуха, чувствуя себя при этом вполне вольготно, ведь опыт раскрытия подобных преступлений в новой России был недостаточен. Так вот, в поселке Советском мы взяли с поличным жителя Ингушетии, который получил таким способом два миллиарда рублей! Он оказался сыном очень влиятельного человека, в мой адрес начались звонки. Но, несмотря на все препятствия, преступника все же осудили.
В декабре 1996 года Анатолий Бураков покинул республику в связи с переводом на другую работу. Два с лишним года он находился в Армении как официальный представитель ФСБ, советник посольства в Ереване. По окончании службы пришлось поработать и в Монголии. В настоящее время Анатолий Павлович проживает в Йошкар-Оле.
- Мне радостно, когда я вижу лица сегодняшних сотрудников ФСБ, - говорит почетный сотрудник контрразведки. - Знаю, что они достойно продолжают наше дело. Также ценны для меня встречи и общение с ветеранами Управления. Хорошо, что заложенные много лет назад традиции сохранились. Я очень рад, что в этом есть и моя заслуга.