Журналисты знают все раньше всех: они же обязаны отчасти пиарить фестивальные фильмы, но отчасти и свое мнение иметь, и успеть записать и представить в печать. Поэтому «фильм открытия» им дали посмотреть за два дня до официального открытия фестиваля, 22 июня в пресс-центре на улице Поварской. При этом народу в двухсотместном зале было больше, чем на показе при открытии в пятисотместном.
«Ке-ды»
Фильм «Ке-ды» вызывает у критиков солидарные реверансы в сторону его создателя, мэтра отечественного юношеского кино Сергея Соловьева, а у журналистов - некоторое недоумение. Напоминаю, две эти категории профессиональных зрителей (киноведы и журналисты) смотрят и видят кино по-разному. Журналисты, как правило, не понимают киноязыка, видят в кино новостной и идеологический повод и понимают словесный текст фильма и возможность его пересказать. Киноведы оценивают фильм как визуальное искусство - картинку и движение внутри нее: темп, ритм, монтаж, яркого главного героя, антагониста, их цели, их жертвы, мотивы... Они по форме догадываются о содержании и часто без слов понимают мысли автора.
Но вернемся к «Ке-дам» Соловьева по повести С. Геласимова «Paradise found». Журналисты ждали открытия образа подростка нового времени. Так было с фильмами мэтра «Сто дней после детства» (1975), «Спасатель» (1980), «Чужая белая и рябой» (1986), «АССА» (1987), «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» (1989), «Нежный возраст» (2000). Все эти фильмы вошли в золотой фонд отечественного кино. Их главные герои преодолевают внутренний ступор и страх перед будущим, перед входом во взрослое состояние, ходят в ожидании перехода через рубеж возраста, общаясь со старшими, притираясь и конфликтуя. «Проводником» в мир взрослых служит, как правило, молодая женщина-любовь. Здесь схема та же, единственное отличие – у девушки уже есть семилетний сын-даун, которого она после встречи с героем решает почему-то перевезти от бабушки в детский дом. А этот дом на деле оказывается страшной тюрьмой-психушкой. По дороге они показывают мальчику красивые места, поют песни в пещерах, а мама рассуждает о сущности аутизма сына, который, по ее мению, на этот свет при рождении «пришел не весь». В конце точно так же она отправляет в армию и героя: уж таков ход жизни мальчиков, каждому свой путь. Решение купить дорогие фирменные кеды накануне ухода в армию приходит к герою в самом начале фильма, а дальше наворачивается цепь случайных встреч с людьми и вынужденные с ними отношения, перерастающие в дружбу: с девушкой-любовью, с неожиданным другом-попутчиком. На пути героя-подростка ни пап, ни мам, ни школы, а только государственная системы в виде милиционера (Василий Вакуленко-«Баста»), офицера на призывном пункте (он же), физрука в детском доме (он же). Но вот герою уже в танке на учениях велят: «Стреляй!» – и возникают два жизненных вопроса: в кого и за кого? Во имя кого?
В фильме, до конца которого на открытии досидели не все, нет ни одного профессионального актера. Есть фраза, которую герой выкрикивает в состоянии, граничащем с аффектом, и которой нет в повести Геласимова. Режиссер сказал: «Это импровизация актера». Журналисты «отвяли». Киноведы развели руками: «Мэтр...»
Соловьев: «Я вообще противник кастингов: это не нужно. Люди должны материализоваться из воздуха. Я Даню искал (мальчик), чтобы он был как «часть заболевания», а все попадались какие-то «звездные», пока однажды не нашли в одном специнтернате под Севастополем, в Бахчисарае. У меня так все герои материализовались из воздуха, в основном в Крыму. Меня спрашивают: «Какова концепция вашего фильма? Что вы делаете, что снимаете?» Я им всегда говорю: «Про кеды». – «А больше ни про что?» – «А больше ни о чем». Я же «испорчен» Толстым. Мораль романа «Анна Каренина»: нельзя изменять мужу, иначе попадешь под паровоз. И тут то же: что бы ни случилось, нужно, чтобы как можно больше молодых людей оставалось в живых, тогда все у нас в России будет хорошо. Образ спасателя как-то увязывается в моей довольно длинной жизни... А теперь вот Даня... Меня поразило: когда он договаривался о съемках, то заявил: «Я без товарища не пойду, я только с товарищем буду сниматься!» Так и снимались с другом из интерната. Моя задача была – договориться с ним не делать то, что не нужно по ходу действия: например, не бояться езды в открытой машине, не бояться кричать. Ой, мы все, конечно, дауны... Но для мальчиков в нашей стране и вообще есть такая константа, когда нужно идти в армию. Я не знаю, как будет развиваться жизнь, только это никого не минует. Главное, с каким достоинством вы переносите испытания. Еще главное – чтобы мы все были живы. И все наши и не наши были живы». (Фрагмент пресс-конференции после фильма 22 июня).
Интонация речи героев не-даунов тоже несколько выбивает зрителя из колеи. Она все время идет вниз. Однообразие ее, видимо, составляет режиссерский прием или способ «заземления», создания устойчивости главного героя в ситуации его «подвешенности» во времени и пространстве, напряженной неопределенности. Бесшабашные клипы-интродукции с «Бастой», Татьяной Друбич, шариками, проходками в диких подвалах при диком свете, съемки в низких подвальных квартирах раскрепощают зрителя, дают ему вздохнуть перед очередным шокирующим эпизодом. Каждая последующая сцена неожиданна. Неожиданна прямая параллель прощания и марша героя от военкомата со схожим эпизодом ухода героя на Великую Отечественную войну в фильме «Летят журавли» 1957 года. И стебные надписи на экране в изысканном стиле немого кино: «...это фильм о птичках...». Идет откровенное цитирование-сопоставление: в 1941-м девушка догоняет уходящего на фронт любимого и от отчаяния бросает в колонну солдат печенье, как последний бесполезный дар. В фильме Соловьева героиня идет в толпе явной современной телемассовки за московскими турникетами, прижимая к груди новые кеды, которые, кажется, тоже хочет метнуть в уходящих призывников. Режиссер сознательно слегка «опошляет» («стебется», выражаясь подростковым языком): кеды и хлеб все-таки никогда в сознании русских не будут стоять на одном уровне ценности.
«Или уже стоят?» – как бы спрашивает создатель картины зрителя. Попутно. И этот вопрос вызывает в зале болезненную реакцию.
На фестивале была презентована новая российская киношкола для людей с ограниченными возможностями (на пресс-конференции поправлено: с особыми возможностями) «Кино без границ». Она в ближайший год планирует создать филиалы в нескольких крупных городах и готовить специалистов по основным направлениям киноиндустрии (сценаристика, режиссура, операторское мастерство, грим и кинодекорации). С учетом этого факта фильм открытия был хорошо встроен в контекст и фестиваля и общего кинопроцесса в стране, продолжающей делать великое кино «на коленке» (выражение Юрия Арабова).
«Монах и бес»
Такую же смешанную реакцию вызвал единственный российский фильм в программе основного конкурса полного метра «Монах и бес» (сценарий Юрия Арабова, режиссер Николай Досталь, продюсер Игорь Толстунов). Именно легкое смятение зрителя при выходе с сеанса не позволило картине добрать голосов при голосовании на приз зрительских симпатий: люди выходили в задумчивости, забывая порвать карточку голосования в нужном месте в нужное время.
Смятение это вызвано не иронией, направленной на быт мужских монастырей, на лукавое лавирование русского духовенства 19 века между «божьей уздой», почитанием государя-императора, внутрицерковной иерархией и простым выживанием в дикой северной природе, где все ягоды и грибы «поел медведь», а меда не добрали по причине дождливого лета. «Поворот мозгов» у зрителя происходит с того момента, когда Монах (актер Тимофей Трибунцев) по требованию Настоятеля монастыря (актер Борис Камозин) исповедуется и кается в том, что в христианстве в общем-то считается «блаженством», а в заповедях Моисея проходит «отдельной графой» и вовсе не является грехом, – в любви ко всему сущему! Принцип сценаристики Юрия Арабова «ничего впрямую и всё от обратного» в этом сценарии доведен до трепетной для русского православия черты: почитать Бога, то есть Любовь, или более почитать государя и закон человеческого сообщества? «Человек человеку соперник» или же «человек другому – он сам»?
Сценарий фильма опубликован в журнале «Искусство кино» № 12 за 2012 год и № 1 за 2013-й. Каждый может с ним ознакомиться и убедиться, что в фильме половина сценария просто... отсутствует. Той боли при встрече с Россией, с холодной и неприветливой родиной, которая раскрывает смертельные объятия перед счастливыми паломниками со святой земли, – этого в фильме мы не увидим. Это вызвало естественный культурный шок у создателя оригинального произведения. Юрий Николаевич Арабов вышел из зала «Октября» в этот день, кажется, последним, уклонился от встреч с журналистами и даже с собственными учениками из ВГИКа.
В общем, во всем можно обвинять режиссера (за самоволие) и минкультуры (за досрочный неожиданный отзыв денежных средств, выделенных на уже запущенную в производство картину, которую из-за этого пришлось резать по живому). Естественно, крайним в этих разборках, как всегда, остается сценарист.
Оба фильма выходят в российский прокат осенью этого года.
